И вот опять возвращаемся из музыкальной школы, куда Наташа ходит уже со второго класса. Сейчас поздняя осень, ноябрь. И хотя сейчас только половина шестого, небо уже затянулось темными тучами. Сильный холодный ветер, продувающий насквозь, мешает зажечь сигарету, приходится останавливаться, прикрывая зажигалку рукой. Наташа тоже останавливается, терпеливо смотрит на меня, слегка хмурясь, — не любит, когда я курю.
Беспокоится за меня.
Видимо у них это семейное – постоянно переживать. Оленька такая же. Шарф мне вот связала, после того, как я прошлой зимой простудился и заболел. Велела в холодное время года не снимать. Мы с ней тогда еще не встречались, но она и тогда обо мне заботилась. Характер у нее такой. И о Наташе она тоже заботится, иногда даже чересчур. Мать-то у них на двух работах горбатится, поэтому воспитание Наташеньки целиком на Оле лежит. Но и Оля не может все время за ней присматривать. Она тоже два месяца назад на работу устроилась наконец-то. И теперь часть обязанностей по воспитанию Наташи за неимением других родственников автоматически легла на меня, как на Оленькиного парня.
Вообще, если честно я не понимаю, зачем надо постоянно присматривать за Наташей. Девахе уже четырнадцать лет, а ее надо провожать в музыкалку и из нее чуть ли не за ручку, как маленькую. Конечно, школа далеко от дома находится, но в ее возрасте я был совершенно самостоятельным ребенком. Впрочем, Оле это не объяснишь.
Идем дальше.
— А нам уже сказали оценки по географии. У меня тройка за контрольную, — нарушает молчание Наталья, поворачивает голову, наблюдает за моей реакцией.
Я в очередной раз затягиваюсь, задумчиво глядя в темное небо.
— Ясно, — отвечаю. Наташа поднимает голову, тоже глядя в небо.
А вообще-то странно. Наташка же отличница. По всем предметам пятерки, лучшая ученица в музыкальной школе и тут такое вдруг.
Наташа же умница.
И красавица.
Она действительно довольно симпатичная. Прямо куколка: тонкая фигурка, кожа белая, волосы белокурые. И синие, как океан, глаза. Такая милая девочка. Только выражение лица у нее очень серьезное, слишком взрослое для нее. Да и вообще она слишком рано повзрослела.
Совсем на сестру не похожа: Оленька и сейчас, будучи совсем взрослой, порой беспомощна, как ребенок.
И внешне не похожи – пусть волосы у них похожего цвета, у Натальи все-таки светлее. И вообще Оля крепенькая, а Наташка хрупкая.
Вернее, кажется хрупкой.
Оля рассказывала, как она одноклассниц-обидчиц за волосы таскала. А однажды переломала одному мальчику-поклоннику пальцы. И вообще, Оленька говорит, что она странная. Себе на уме, необщительная.
— А из-за меня в школе мальчишки подрались, — прерывает молчание Наташа, и лицо ее принимает несколько надменное выражение, — Феликс Торису синяк поставил, -
Смотрю на нее, по-прежнему улыбаясь, но молчу.
Ревность пытается вызвать.
Опять.
А я-то уже решил, что она забыла про это. Нет, оказывается. Дело в том, что Наташка влюблена в меня.
Серьезно, влюблена.
Девчонкам в ее возрасте свойственно влюбляться в парней старше своего возраста, я знал об этом. И любовь Наташи ко мне не стала чем-то необычным.
Однако стать предметом любви девочки-подростка оказалось совсем неприятно. Обычно девчонки стесняются говорить о своих чувствах, а Наташа – нет. Постоянно меня мучает этим «а мы поженимся и тогда…».
Страшный сон, вот честное слово.
И вообще, она странная.
— Вань, а знаешь… — когда я останавливаюсь затушить сигарету, снова начинает Наташа,— когда я вырасту, мы обязательно поженимся, да? — и смотрит на меня как-то жалобно, теряет весь свой взрослый суровый облик. Сердце где-то внутри пропускает несколько ударов. Мрачно вздыхаю.
Как же я уже от этого устал…
Но Наташа все еще смотрит на меня, так что все-таки отвечаю:
— Ты такая милая, Наташенька, — улыбаюсь, стараюсь перевести все это в шутку, — а как же Оленька? Она ведь меня любит, — о том, что я сам люблю Оленьку, благоразумно не заговариваю. Отношения сестер и так ухудшились с моим появлением, не хотелось бы вызвать у Наташи очередной приступ ревности. Наташа в этих приступах страшна: кричит на Оленьку, порывается ударить.
А они жили душа в душу до того, как я появился в их жизни.
— Она тебя не любит, — из размышлений меня выводит голос Натальи. Она опять хмурится и перестает походить на невинного ребенка,— плевать ей на твои чувства, -
Беру ее за тонкую руку, направляюсь дальше. Не отвечаю. Это продолжается уже довольно давно, так что я уже даже привык. Обычно просто игнорирую ее слова.
— Ты просто не замечаешь очевидного, — Наташа неприятно кривится, — Оля просто тобой пользуется, —
Молчу, не отвечаю.
А Наташа, помолчав, нехотя добавляет:
— Как и, кстати, Джонсом.
— Причем здесь Альфред? – спрашиваю я, хотя неприятное предчувствие начинает терзать мое сердце.
— Притом. Он слишком уж часто появляется у нас дома. Слишком часто, -
— Ну да, он помогает Оле с математикой и вообще он хороший… -
— Слышала я, как они занимаются математикой, — прерывает меня Наталья, — очень громко. Да и вообще, это скорее биология, — в ее голосе чувствуется презрение.
На секунду замираю на месте, а потом снова направляюсь вслед за Натальей.
— Да ну, ерунда, — отвечаю, — не может такого быть, ты что-то путаешь. Или опять выдумываешь.
— Я что же, буду тебе врать? – и смотрит на меня невероятно честными глазами. Но меня так просто не обхитришь: знаю я все твои методы, Наташенька. И так просто на твою провокацию не поддамся!
— Хватит, — хмурюсь я. Все это уже порядком мне надоело. – Я больше не желаю слышать ничего плохого в адрес Ольги. И не ври больше – я это на раз-два вычисляю.
— Но… — Наташа просто задохнулась от возмущения.
— Разговор окончен, — отрезаю я, и вновь взяв Наталью за руку, и делая вид, что не обращаю внимания на ее растерянное и обиженное лицо, веду по направлению к дому.
Дальше идем молча. Я думаю о своем, а Наташа все еще укоризненно смотрит на меня.
Она очень милая, вообще-то. И мне ее даже немножко жаль.
Но мысли мои переходят в другое русло. На сердце беспокойство. Даже странно.
Ловлю себя на том, что вспоминаю эти, Наташкины слова об Альфреде.
Ну, ничего себе! Об этом не стоит серьезно задумываться, это просто бред маленькой влюбленной девочки, которая может пойти на все ради желаемой цели. Даже на такую ложь.
Нет, я не буду об этом думать. Я не пойду у нее на поводу.
А Наташа все также смотрит на меня своими синими глазами. Очевидно, надеясь на что-то.
Глупышка.
Наконец, доходим до ее подъезда.
— Ну, пока, Наташ. До завтра, — улыбаюсь я ей.
— А ты не зайдешь к нам? –
— Не могу. Занят я, — лучше мне сегодня не заходить к ним.
Улыбаюсь ей на прощание и ухожу.
А Наташка все еще стоит у подъезда и смотрит вслед.
***
Когда Наташа уже давно дома, Иван едет в маршрутке по направлению к метро. А его мысли до сих пор остались там, у дома, где живут две светловолосые сестры, так не похожие друг на друга. Сначала он вспоминает Наталью, ее красивое лицо и задумчивый взгляд. То, как она смешно пытается заставить его то ревновать, то вообще опустить в его глазах Оленьку. Ольга….
Когда он думает об этой девушке, ставшей ему такой родной, о самом добром и наивном существе на свете, то чувствует, как неспокойно становится на сердце.
А затем он почему-то представляет Олюшку, стеснительно смеющуюся, а потом Альфреда, с его геройской улыбкой. Нет, ерунда. Не надо думать об этом, этого не может быть.
Иван откидывается назад и вглядывается в окно, стараясь уйти от неприятных мыслей.
Этого ведь просто не может быть. Оленька ведь любит только его, ей наверняка и в голову не придет даже посмотреть на Альфреда, иначе, чем на друга.
А Наташка просто все выдумала, он же ей нравится.
И вновь вспоминая Наталью, ее синие, но странно холодные и взрослые глаза, он ловит себя на мысли, что все-таки, несмотря на то, что внешне Наташа довольно милая, есть в ней что-то, что Ивану совсем не нравится. И он даже ловит себя на том, что немного ее побаивается.
И думает, что она все-таки очень не похожа на сестру.